мне требуется из-за страха перед великим Алмой, который назначил меня проводником. – И он зашагал из стороны в сторону, нащупывая дорогу перед собой.

Заметив его слепоту, Баббаланья зашептал Медиа:

– Мой господин, мне кажется, этот Пани должен быть скверным проводником. В походах внутри страны его водит маленький ребёнок; почему бы тогда ему не взять поводыря?

Но Пани с ребёнком бы не расстался. Тогда Мохи низким голосом сказал:

– Мой господин Медиа, хотя я и не законный проводник, я всё же беру на себя обязательство провести вас правильно по всему этому острову, поскольку я – старик и был здесь часто один, хоть и не могу взяться проводить вас к пику Офо и к более скрытым храмам.

Тогда Пани сказал:

– И что это за смертный, кто притворяется, будто он может пробраться через дикие лабиринты Мараммы? Остерегайтесь его!

– У него есть глаза, которые видят, – дал ответ Баббаланья.

– Не следуйте за ним, – сказал Пани, – поскольку он введёт вас в заблуждение, никакой Йиллы он не найдёт, и у него нет статуса проводника, а проклятия Алмы будут сопровождать его.

Но всё это не произвело эффекта на Пани и его праотцов, ранее всегда видевших заполненную приёмную проводника. Однако Медиа наконец решил, что на сей раз Мохи должен провести нас, и, когда об этом сообщили Пани, тот пожелал, чтобы мы удалились из-под его крова. Поэтому, уйдя к окраине соседней рощи, мы задержались на некоторое время, чтобы отдохнуть перед предстоящим походом.

Когда мы прилегли, к дому с побережья подошла партия недавно прибывших паломников.

Узнав об их прибытии, Провожатый со своим ребёнком вышел встретить их и, стоя на дороге, прокричал:

– Я – законный проводник, и именем Алмы я приведу всех паломников к храмам.

– Это, должно быть, достойный Провожатый, – сказал один из незнакомцев, поворачиваясь к остальным.

– Тогда давайте возьмём его нашим проводником, – закричали они и подошли ближе.

Но после обращения к нему им сказали, что тот не поведёт их без компенсации.

И затем, узнав, что главным среди паломников был Дивино, богатый вождь отдалённого острова, Пани потребовал от него вознаграждения.

Но тот возразил и долгими мягкими речами потихоньку уменьшил компенсацию до трёх обещанных кокосовых орехов, которые он обещал послать Пани в некий будущий день.

Следующим паломником, к которому обратились, была девушка с печальными глазами, в приличном, но скудном одеянии, которая, не стремясь уменьшить требования Пани, быстро вложила в его руки небольшую горсть мардианских денег.

– Возьмите их, святой проводник, – сказала она, – это – всё, что у меня есть.

Но третий паломник, некая Фанна, здоровая матрона, в хорошем одеянии, не вдавалась ни в какое объяснение при подношении своих даров. Призвав подойти своих слуг с ношами, она быстро развернула их и обмотала вокруг всего Пани, складка за складкой, самую дорогую таппу, и наполнила обе руки его зубами, а рот его – небольшим кусочком острого мармелада, и вылила масло на его голову, и встала на колени, и умолила его о благословении.

– От всего сердца я благословляю тебя, – сказал Пани и, всё ещё удерживая её руки, воскликнул: – Возьми пример с этой женщины, о Дивино; и вы все, пилигримы, сделайте так же.

– Не сегодня, – сказал Дивино.

– Мы не так богаты, как Фанна, – сказали остальные. Следующий затем паломник был очень старым и несчастным человеком: слепым, одетым в рубище и опиравшимся на посох при ходьбе.

– Моя компенсация! – сказал Провожатый.

– Увы! Мне нечего дать. Узри мою бедность.

– Я не вижу, – ответил Провожатый, но, пощупав его одеяния, сказал: – Ты, полагаю, обманываешь меня, не твои ли эта рубаха и этот посох?

– О! Милосердный Пани, не отнимай у меня всё! – возопил паломник. Но его ничего не стоящий габардин занесли в жилище проводника.

Тем временем матрона всё ещё окутывала Провожатого своей бесконечной таппой.

Но дева с печальными глазами, сняв свою верхнюю мантию, набросила её на голое тело нищего.

Пятый паломник был молодым человеком открытого, бесхитростного нрава и со взглядом, исполненным очей; шаг его был лёгок.

– Зачем ты здесь? – закричал Пани, когда подросток мимоходом задел его.

– Я иду, чтобы подняться на пик, – сказал юноша.

– Тогда возьми меня в проводники.

– Нет, я силён и проворен. Я должен идти один.

– Но как ты узнаешь путь?

– Есть много путей: правильный я должен отыскать сам.

– Ах, бедняга, введённый в заблуждение, – вздохнул Провожатый, – но, как всегда, молодые и отвергающие предостережения – должны пострадать. Пойдёшь и погибнешь!

Обернувшись, юноша воскликнул:

– Хоть я и действую в противоречии с вашими сторонниками, о Пани, но я последую за своим внутренним божественным зовом.

– Бедный молодой человек! – пробормотал Баббаланья. – Как искренне он отстаивает своё мнение! Хоть он и отказался от проводника, но, тем не менее, цепляется за эту легенду о пике.

И остальная часть паломников осталась с проводником, готовясь к своему путешествию вглубь страны.

Глава III

Они проходят через лес

Освежённые отдыхом в роще, мы поднялись и выстроились под началом Мохи, который шёл впереди.

Пролагая наш путь среди джунглей, мы вошли в глубокую впадину со стоящим в ней одним гигантским пальмовым стволом, опоясанным по кругу молодыми деревьями, выросшими из его корней. Но, подобно Лаокоону, родитель и сыновья стояли обёрнутые змеевидными кольцами скрюченных, искорёженных баньянов, и кора баньянов так разъедала их живую древесину и разрушала их вены, несущие соки, что все их орехи превращались в чаши с ядом.

Поблизости росли стройные миловидные манчинеллы с блестящими листьями и золотыми фруктами. Вы сочли бы их деревьями жизни, но под их ветвями не выросло ни ростка, ни травинки, ни мха: голая земля орошалась родными небесными росами, фильтруемыми этой фатальной листвой.

Далее темнела роща, смешанная из ветвей баньяна, толстой манчинеллы и множества анчаров; их соприкасающиеся вершины золотило солнце, но внизу папоротники и мандрагоры лежали в глубокой тени. Погребённые среди них и смутно видневшиеся среди больших листьев груды камней были завалены опавшими стволами бамбука. За ними в сырости прыгали лягушки, волочившие за собой свою слизь. Толстые наклонившиеся стволы были опутаны ленивыми лианами; анчары спускались в окружающую темноту, поэтому в дремучей тени ночные птицы находили бесконечную ночь и буйствовали на отравленном воздухе. Совы кричали с мёртвых ветвей или одна за другой бесшумно планировали на тихих крыльях, повсюду бродили журавли или же собирались стаями в болотах, змеи шипели, летучие мыши разрезали темноту, каркали вороны, и вампиры, вцепившись в дремлющих ящериц, развеивали крыльями душный воздух.

Глава IV

Хивохити MDCCCXLVIII

Затем, когда эти мрачные леса были пройдены, сразу же возобновился разговор, в котором обсуждался Хивохити, Понтифик острова.

Во время нашей первой дружеской беседы с Пани Медиа спрашивал о Хивохити и пытался узнать, в какой части острова тот пребывает.

На это Пани ответил, что Понтифик будет невидим несколько дней до своего прибытия, будучи занят особой компанией.

И от ответа на дальнейший вопрос относительно того, кто те персоны, монополизировавшие его гостеприимство, Медиа онемел, узнав, что они были неопределёнными бестелесными божествами с проходящего над Мараммой тропика Козерога.

Пока мы шагали, Понтифик и его гости вызвали большой интерес, и, чтобы его удовлетворить, старому Мохи, знакомому с этими вещами, было приказано просветить компанию. Он подчинился, и его подробное описание стало более существенным, нежели случайная доверчивость летописцев.

Согласно его заявлению, Хивохити был занят божеством, принадлежавшим к третьему классу бессмертных. Они, однако, были подняты намного выше материальных полубогов Марди. Действительно, в глазах Хивохити самые большие полубоги выглядели как тыквы. Чему тогда было удивляться, что их начальники вносили самых благородных из них в списки своих посетителей.

Эти бессмертные были чрезвычайно разборчивы и привередливы к атмосфере, которой они дышали, и потому не использовали никакого подлунного воздуха, кроме как в местечке в горах, где у Понтифика находился сельский домик для специального приёма